ГЛАВА ПЕРВАЯ     ПОСЛЕ ФРАНКФУРТСКОГО МИРА (1871—1875 гг.)

Он призывал верующих молиться за возвращение Эльзаса и Лотарингии в лоно Франции. В епархию епископа входила и часть германской Лотарингии. Послание было прочитано с церковных кафедр и опубликовано в католической печати на немецкой территории. Бисмарк решил использовать этот повод для дипломатического  наступления против  западной  соседки.  Он потребовал   от   французского   правительства   репрессий   против князя церкви, призывавшего новых германских подданных к отделению от своего государства.

Новый министр иностранных дел Франции герцог де Бройль рассыпался в заверениях, что правительство отнюдь не поддерживает реваншистскую пропаганду. Однако от репрессий против епископа он постарался уклониться. Переговоры затянулись. Германская дипломатия мобилизовала против Франции прессу.   Канцлер   располагал  влиятельной   печатью,   которая послушно подчинялась его указаниям.  Для содержания этой прессы у Бисмарка имелись специальные суммы. Он распоряжался почти бесконтрольно  фондами,   которые   образовались из средств, конфискованных у свергнутой Ганноверской династии. «Вельфский фонд» и был источником для оплаты услуг этой «рептильной», т. е. пресмыкающейся, печати, как ее называли в оппозиционных Бисмарку кругах. По поводу выступления нансийского епископа в немецкой прессе была открыта яростная кампания. Францию обвиняли в подготовке реванша, и тем самым подготовляли общественное мнение к репрессиям и даже войне против нее. Печать, оплаченная германским правительством, «требовала» от своего хозяина репрессивных мероприятий против Франции. Она распространяла инсинуации о международном клерикальном заговоре, о сговоре французских  правящих кругов  с  немецкими  католиками,  в ту пору находившимися в состоянии острого конфликта с германским правительством: дело происходило в самый разгар так называемого «культуркампфа».

В 1873 г. в Германии разразился жестокий экономический кризис. В капиталистических кругах многие усматривали в вооружениях и в войне средство преодоления экономических трудностей. «Ни одно правительство не будет таким глупым, — писал Бисмарк германскому послу в Париже, — чтобы предоставить противнику выбор времени для начала войны и ждать момента, который покажется удобным для врага, раз оно вопреки своему желанию вынуждено считать войну неизбежной. Германский деловой мир требует ясного политического горизонта. Он еще перед войной 1870 г. не раз высказывался за то, что начало войны для него менее пагубно, чем без конца продолжающаяся угроза ее возникновения».

С военной точки зрения война с Францией в 1874—1875 гг. была бы, несомненно, выгодна для Германии, которая располагала в то время еще большим перевесом в силах, чем во время франко-прусской войны. Через несколько лет положение могло измениться...

Гораздо сложнее была дипломатическая сторона проблемы. Вопрос заключался в том, можно ли обеспечить нейтралитет других великих держав и локализовать франко-германскую войну по примеру 1870 г. Существо дела правильно выразил английский посол в Париже лорд Лайонс. «Было бы нетрудно спровоцировать и раздавить Францию», — писал он своему правительству. — «Но можно ли будет сделать это, не вызвав бури в других странах?»

Французское правительство почуяло опасность. 26 декабря 1873 г. его посол в Берлине Гонто-Бирон сообщил о воинственных высказываниях начальника генерального штаба Мольтке. Посол выражал опасение, что Германия готовит войну.

Русский посол в Берлине Убри считал, однако, что его французский коллега еще недооценивает всей опасности. Он сообщил в Петербург о «чувстве ненависти», которым Бисмарк руководствуется в отношениях с Францией.