ГЛАВА ПЕРВАЯ     ПОСЛЕ ФРАНКФУРТСКОГО МИРА (1871—1875 гг.)

Франко-германские отношения в 1871—1873 гг.

Франкфуртский   договор   положил конец франко-прусской   войне,   но   не   ослабил давней вражды между Германией и  Францией. Он только углубил разделявшую их пропасть. Франция не могла примириться с навязанными ей условиями грабительского мира.

Состояние вражды, взаимных подозрений и страха, усиленное творцами Франкфуртского мира, было выгодно буржуазной и дворянской реакции по обе стороны франко-германской границы. Порождая опасность войны, оно вело к гонке вооружений и росту милитаризма — главной опоры реакционных сил как в Германии, так и во Франции в их борьбе против рабочего движения. Внешняя политика переплеталась с внутренней. Аннексия немцами Эльзаса и Лотарингии явилась, по справедливому замечанию Маркса и Энгельса, наилучшим средством «увековечить в обновленной Германии военный деспотизм». Во Франции, как и в Германии, аннексия стала питательным источником шовинизма, посредством которого господствующие классы рассчитывали отвлечь массы от социалистических идей. «Если французский шовинизм, пока существовала прежняя система государств, находил известное материальное оправдание в том, что с 1815 г. столица Франции — Париж, а тем самым и сама Франция оказывалась, после немногих проигранных сражений, беззащитной, то какую новую пищу получит этот шовинизм, как только граница пройдет на востоке—у Вогезов, а на севере—у Меца?» — писали основоположники марксизма. Если в 1870 г. германское вторжение оказалось легко осуществимым, то с потерей Лотарингии германская угроза еще более приблизилась к Парижу. Словно дамоклов меч, нависла над Францией опасность нового немецкого нашествия и вызывала стремление к реваншу.

Правда, в 1871 г. большинству французских политиков было ясно, что на ближайшие годы Франция нуждается в мире: страна была слишком ослаблена, чтобы вновь вести войну. Тьера с полным основанием упрекали в пресмыкательстве перед Бисмарком. Но и его противники слева, не исключая Гамбетты, как и его оппоненты справа вроде де Бройля и Деказа, тоже не думали, что Франция в скором времени сможет с шансами на успех начать новую войну против Германии. После опыта 1870 г. для всякого здравомыслящего француза было очевидно, что вообще не следует тягаться с Германией один на один, без союзников. Не подлежало также сомнению, что, пока Франция не восстановит своих вооруженных сил, никто не вступит с ней в союз. Итак, в 70-х годах правящие круги Франции не помышляли о развязывании войны.

Но в то же время все течения в правящих кругах Франции сходились на том, что страна должна как можно скорее восстановить свои вооруженные силы и обзавестись союзниками. Она должна быть готова встретить во всеоружии всегда возможное новое нападение восточного соседа. Так мыслил Тьер, который до 1873 г. нес ответственность за внешнюю политику Франции и слыл сторонником мирных отношений с Германией. В 1872 г. Тьер в следующих словах изложил свой взгляд на этот вопрос: «Если в Европе возникнет конфликт... — писал он, — то будет вполне естественным, что мы захотим использовать представившийся случай». В ожидании такого момента Франция, по мнению Тьера, должна восстанавливать свою армию и подготовлять почву для будущих союзов.

И Тьер и наиболее видные его преемники на посту руководителей французской внешней политики — монархисты герцоги де Бройль и Деказ — рассматривали в качестве будущих союзников Франции в первую очередь Россию, но также Австро-Венгрию и Англию. Лидер буржуазных республиканцев Гамбетта и его группировка придерживались сходной точки зрения.