ГЛАВА ПЕРВАЯ ПОСЛЕ
ФРАНКФУРТСКОГО МИРА (1871—1875 гг.)
А при таких условиях нетрудно было доказывать
народу, что интересы государственной безопасности требовали концентрации сил и
внимания против Германии.
Монархисты стояли за
реванш не только потому, что шовинистический национализм составлял одну из
важнейших основ их пропаганды. Реванш и военная опасность побуждали всячески
усиливать вооруженные силы Франции, а руководящая верхушка армии и флота была
надежной опорой монархизма. Не только в качестве французов и националистов, но
и в качестве правоверных католиков французские монархисты ненавидели
протестантскую Пруссию, Пруссию «культуркампфа».
Радикалы были не
меньшими националистами, чем монархисты. Они, как, впрочем, и почти вся
буржуазия, усматривали в шовинизме противовес социализму. Во Франции более, чем
где-либо, вся буржуазная политика, не исключая и внешнюю, стояла под знаком
страха перед Коммуной и ненависти к ней. Идея национального единства для борьбы
против «наследственного» врага, грозящего новым вторжением и новым разорением
каждому крестьянскому двору, во Франции, как и в Германии, противопоставлялась
буржуазией идеям пролетарского интернационализма и классовой борьбы. Страх
мелкого буржуа перед новым германским нашествием являлся важным фактором в
политической жизни Франции.
Россия и Англия
были для сторонников антигерманской политики желанными друзьями и
союзниками. Весь этот внешнеполитический курс лишь условно можно назвать
реваншистским. Скорее в те годы преобладал призыв к бдительности в отношении
возможности нового германского нападения. Но этот призыв действительно
сопровождался выражением надежды на возвращение Эльзаса и Лотарингии, а
равно и готовностью выступить против Германии, если бы только та оказалась в
затруднительном положении и подвернулся союзник. Но если государственная
безопасность Франции, равно как и реваншистские вожделения, требовали
концентрации всех сил государства в Европе, то экономические интересы некоторых
узких, но могущественных капиталистических групп влекли в совсем иные
географические районы. В 70-х годах во Франции, как и в Англии, началась
пропаганда колониальных захватов. Франко-прусская война прервала колониальную
экспансию, широко развернутую Наполеоном III в Мексике,
Кохинхине и Сенегале, в Сирии и в Египте. Обострение франко-германских отношений
парализовало колониальную активность Франции. Это было одной из причин
англо-французского сближения, наступившего после Франкфуртского мира и
достигшего кульминационной точки в 1874—1875 гг., когда Англия
вместе с Россией вступилась за Францию.
Во Франции имелась в
70-х годах и иная внешнеполитическая линия, отличная от правительственной. Она
была направлена на возобновление колониальной экспансии. Это было чревато
осложнениями с Англией, как колониальной державой. Но одновременная вражда
со страшным восточным соседом и с крупнейшей морской державой была для Франции,
конечно, невозможной и даже самоубийственной. Поэтому круги, заинтересованные в
колониальной экспансии, стремились к примирению с Германией и публичному или
чаще молчаливому отречению от потерянных провинций. Носителями этого течения
являлись те капиталистические круги, которые были наиболее тесно связаны с
эксплуатацией колоний. Их партийной опорой была часть «умеренных»
республиканцев, особенно группировка, возглавлявшаяся Ферри. Провал монархистов
и приход «умеренного» республиканца Греви на пост президента республики усилил
влияние этих кругов. Однако народная ненависть к немцам, к пруссакам, память об
ужасах их нашествия и страх перед его повторением не позволяли Ферри и
«колониальной партии» быть последовательными до конца и публично дать моральную
апробацию Франкфуртского договора.
|
