ГЛАВА ПЕРВАЯ ПОСЛЕ
ФРАНКФУРТСКОГО МИРА (1871—1875 гг.)
Мелкие конфликты,
касавшиеся Сербии и Черногории, были быстро исчерпаны. «Радовиц явно старался
расширить рамки дискуссии», — сообщал Горчаков русскому послу в Германии. Но в
Петербурге на приманку не шли: «ему ответили, что мы не имеем в виду ничего
иного, кроме спокойствия Востока в качестве элемента общего мира. И мы не вышли
за рамки этого тезиса». Я знаю из конфиденциальных источников, продолжал Горчаков,
что у Радовица вырвалось замечание, что «Стремоухое ускользал у него из рук как
угорь».
И все же 27 февраля 1875 г. Бисмарк поручил своему посланцу предпринять новый шаг. Радовиц должен был сделать сложное и
тщательно продуманное заявление: «...чем более желательным является для нас (т.
е. для Германии. — В. X.) полное
развитие дружбы обеих империй на Востоке, где интересы и влияние России столь
значительно преобладают, тем менее можем мы упускать из виду... что в других
районах, где у Германии поставлены на карту интересы наиболее близкие ей,
дружба обоих дворов не всегда получает такое выражение, которое делало бы ее
очевидной для всех. Мы чувствительны не в Сербии и даже не в Польше, но там,
откуда Европе угрожает опасность войны, т. е. на Западе». И вот, русскому
правительству с германской стороны делалось через Радовица предложение: ясно
заявить Франции, что она не может рассчитывать на поддержку со стороны России.
«Не полезно ли, — продолжал Бисмарк, — дать русским представителям у наших
западных соседей (т. е. во Франции. — В. X.) напоминание в смысле упомянутого выше циркуляра
(агентам на Ближнем Востоке. — В. Х.) ив духе нашей тесной дружбы.
Недавно проявились признаки живучести старой приверженности влиятельных русских
кругов к Франции и ко всему французскому. Здесь (в Берлине. —В. X.)
это не вызывает удивления, но мы
хотели бы иметь уверенность в том, что князь Горчаков наблюдает за подобными
элементами, враждебными нашей дружбе, и обезвреживает их влияние». «Ничто так
не поощряет во Франции воинственных настроений, как вера в русские симпатии к
Франции, возбуждаемая некоторыми идущими из России влияниями». «Поэтому является
важным, — заключал Бисмарк свои директивы Радовицу, — чтобы те впечатления,
которые создает во Франции и в соседних с нею странах политика обеих империй,
не вызывали таких заключений, которые наносили бы ущерб единству обоих
императорских дворов». Таким образом, за поддержку на Ближнем Востоке Бисмарк
требовал от России, чтобы она покинула Францию.
Радовиц выполнил
поручение своего шефа, по-видимому, с крайней осторожностью. 7 марта он доложил
канцлеру, что несколько раз высказывал Горчакову эти мысли. Отвечая своему
немецкому собеседнику, Горчаков отрицал наличие во Франции «особой агитации
против Германии». От просьбы послать циркуляр русским представителям во Франции
и в соседних странах русский министр отделался ссылкой на то, что все
русские послы уже ознакомлены с копией циркуляра, посланного
представителям в странах Востока. Этого, по его мнению,
достаточно. Вообще Горчаков слушал Радовица неохотно и рассеянно и
откровенно заявил Радовицу, что сам «питает симпатии к Франции». Он заметил,
правда, что эти симпатии не оказывают влияния на его политические действия.
«Князь Горчаков, — доносил Радовиц Бисмарку, — испытывает крайнее
неудовольствие, когда затрагивают эту тему, и рассматривает почти как отсутствие
деликатности, когда его побуждают говорить о его политике по отношению к
Франции». Радовицу не удалось добиться изменения русской политики в
вопросе франко-германских отношений.
Военная тревога
1875г.
|
